Дело, угодное богу

Павел ВЛАДИМИРОВ,

ФОТО Войтеха КОНОНОВИЧА

Охотничье братство… Такое простое и, в общем-то, банальное понятие. Мы говорим эти слова, не слишком вдумываясь в их значение, в то, какой глубокий смысл в них заключен. Да, мы соглашаемся, что это один из срезов нашего общества, наглядно иллюстрирующий его многоликость. Но когда сталкиваешься с конкретикой, приезжая, допустим, в какое-то хозяйство на загонную охоту со «сборно-разборным» коллективом, порой убеждаешься в справедливости бессмертной строки поэта: «О сколько нам открытий чудных!..». Особенно, когда по завершении охоты ближе знакомишься с товарищами по только что пережитому приключению. И порой только перечень профессий и должностей собравшихся у охотничьего костра может повергнуть в оцепенение любого постороннего. Только не охотника, разумеется…

А недавно (к сожалению, не у костра) мне пришлось познакомиться с охотником, профессия… да нет, не то это слово, скорее, призвание которого – католический священник. Нет, конечно, я и раньше знал одного облеченного таким же духовным саном человека, но, во-первых, это было давно, на рубеже тысячелетий; во-вторых, в другой стране, и, в-третьих, к тому времени он уже много лет не охотился. Ксендзу Яну из небольшой польской деревни во Вроцлавском воеводстве было тогда уже под 80, а, может, и больше. Высокие стены его плебании (помещения при костеле, где обычно живут ксендзы) были до потолка завешаны вылинявшими от времени трофеями вперемежку со старинными винтовками да кремневыми мушкетами. Стол буквально ломился от всевозможных яств из свежей дичи. Это были дни Рождественских праздников, и все, чем нас угощал радушный хозяин, принесли ему в дар местные охотники. У них просто был такой неписаный закон: от каждой добычи лучший кусок – отцу Яну!
Ксендз-охотник в Польше – далеко не редкость. Но представить себе белорусского священника не только с Божьей, но и с охотничьей искрой в сердце, я как-то не мог...
Однако хватит предисловий! Позвольте представить: ксендз-настоятель Архикафедрального костела имени Пресвятой Девы Марии в Минске о. Антоний КЛИМАНТОВИЧ.
– Отец Антоний, священник-охотник – сочетание, согласитесь, довольно необычное, так скажем. Во всяком случае, для Беларуси, где все-таки большинство верующих христиан – православные. А православная церковь, насколько мне известно, хоть и вполне лояльно относится к охоте и охотникам как таковым и даже имеет в качестве их покровителя собственного святого – Трифона, все же напрямую запрещает охотиться своим священникам и клирикам…
– Зато разрешает им многое другое – жениться, например, – улыбается в ответ ксёндз Климантович. – Католическая же церковь не запрещает священнослужителям охотиться и не выступает против охоты вообще. Но, конечно, охота не должна препятствовать основной работе: ведь если священник слишком уж «подсядет» на охоту, то не останется времени служить Богу и людям... Кстати, во многих польских охотничьих клубах есть свои капелланы, с которыми люди не только ведут духовные беседы, но и вместе охотятся. В нашем же минском клубе «Сафари», в который я не так давно вступил, состоят люди разного вероисповедания, да и вовсе с различными взглядами на религию и атеизм. Тем не менее, никто из них не отверг предложение освятить знамя клуба именно в нашем костеле.
Впрочем, католических священников, активно занимающихся охотой, в Беларуси немного: по моим сведениям, в разных регионах всего-то дюжина наберется, считая и одного монаха, которого только недавно перевели в Минск из Березы, так что он даже пока не перевез сюда свое оружие.
– А что лично вас связало с охотой?
– Ну, прежде всего, наверное, мое детство, которое я провел в деревне Лабути Шарковщинского района Витебской области. Помню, меня брал с собой на охоту мой папа. Иногда даже давал выстрелить. Я тоже очень хотел быть охотником, но после школы времени на это не хватило: практически сразу же я ушел в Советскую Армию – служил в Киеве в железнодорожных войсках. Когда вернулся домой, то больше думал об учебе и вскоре поступил в семинарию. А потом все как-то не получалось официально вступить в ряды охотников, хотя мечтать об этом я не переставал. Уже будучи в Минске я познакомился с одним из функционеров РГОО «БООР», который и помог мне пройти все необходимые формальности и стать полноправным охотником. Было это года четыре тому назад, поэтому как охотник я еще очень молод… (смеется) Первая охота была на уток – и абсолютно безрезультатная! Хотя и настрелялся вдоволь. Правда, и уток тогда было мало. После этого я начал ходить тренироваться на стенде, понемногу набил руку.
– И как потом складывались ваши отношения с пернатыми?
– Да, знаете ли, мне больше нравится охота на гуся – начиная с момента подготовки к ней. Гусь, как мне кажется, гораздо умнее утки, отчего и охота на него интересней. Для меня по трофейной значимости гусь равен кабану, хоть их размеры нельзя сравнивать. Своего первого гуся… нет, правильнее будет сказать – нашего, так как добыли мы его вместе с моим другом ксендзом Владимиром из Парижа…
– Откуда-откуда, простите?!..
– Из Парижа – есть такая деревня в Поставском районе. Так вот, тогда еще можно было весной охотиться на гусей с подхода, и мы вдвоем метров сто ползли по грязи к присевшей стайке. Подкрались – и синхронно выстрелили по одной и той же птице. И неизвестно, кто попал, а кто промахнулся. Так и постановили считать добычу нашей общей.
Интересная это охота, трудовая. Не то, что сел на вышку – и жди, пока кто-нибудь не выйдет под выстрел. За всю свою первую весну я добыл всего четырех гусей. Хотя, конечно, многим и того не удается… В этом году, например, когда на нас – а мы охотились уже втроем, сидели в скрадках перед профилями – налетела большая стая, мы умудрились выстрелить 12 раз (из двустволки, моего «браунинга» и еще одного полуавтомата) – и не сбить ни единого гуся! Но, вообще-то, это был лишь забавный эпизод, в целом та охота выдалась весьма удачной – я лично добыл тогда 12 гусей.
А еще я люблю охоту на вальдшнепа. Очень мне нравится, когда вечером, если нет дождя, стоишь, слушаешь все эти звуки весеннего леса в ожидании желанного хорканья… Двух своих добытых вальдшнепов я подарил своему другу, чтобы он их попробовал. А тот птичек сразу заморозил, а потом подарил мне на день рождения два чучела.
Очень хочется попробовать поохотиться на бекаса, но все никак не получается собраться да поехать…
А в остальном – охочусь, как все, наверное: и с вышки, и на номере стою на загонной охоте. Из добытых кабанов только два были с клыками, да и те трофеи рекордными уж никак не назовешь, хотя и висят они у меня на почетном месте – дороги как память.
– Отсюда возникает вопрос о вашем отношении к трофейной охоте.
– Знаете, это красиво и интересно, когда добываешь трофей. Но не всегда нужно ставить целью охоты именно его добычу. Гораздо важнее, на мой взгляд, само пребывание на охоте, особенно в хорошей компании. Мне, например, очень понравились ребята из клуба «Сафари» – прежде всего тем, что они относятся друг к другу как братья. Их разговоры – порой, может быть, и байки охотничьи – просто приятно послушать. И даже если сама охота не принесет результата – то и эта добрая дружеская атмосфера уже сама по себе результат.
Что же касается собственно трофеев, то, как я уже сказал, есть у меня два неплохих кабана да столько же козликов. Цели собрать коллекцию я себе не ставлю: будут трофеи – значит, будут. А нет – то и ладно…
– Так как же вам удается совмещать увлечение охотой с основной своей деятельностью: ведь в основные охотничьи дни – а это, как правило, выходные – у вас столько обязанностей в костеле! А ездите вы, как я понимаю, по всей Беларуси…
– Да, о том, чтобы уехать куда-то на два выходных дня, не может быть и речи. Как правило, приходится выбираться в субботу или выкраивать время в будни. Часто собираемся в команду по «профессиональному» признаку: с тем же ксендзом Владимиром, «парижанином», и еще одним коллегой из Юратишек. А примером для нас был и остается наш ныне, к сожалению, покойный кардинал – Казимир Свёнтэк, который был очень хорошим охотником, а когда, будучи уже в весьма преклонном возрасте, оставил охоту, вместо ружья взял в руки кинокамеру. В его фильмах, многие из которых уже оцифрованы, можно увидеть то Полесье, коего уже больше нет: с неосушенными еще болотами, без выветрившихся полей, с настоящими, исконными полешуками… Он, помню, много интересного рассказывал про свои охоты на тетеревов и глухарей, а также о рыбалке, которую он тоже очень любил…
Кстати, сегодня все белорусские ксендзы-охотники – люди далеко не старые, в самом, как говорится, расцвете лет. Наверное, в свои 43 года я – самый старший. Впрочем, у нас и ксендзов-то своих прежде было очень мало: я один из первых выпускников Гродненской духовной семинарии.
– А, к слову: видимо, было бы неправильно не задать вопроса о том, что лично вас подвигло к служению Богу?
– Знаете, у каждого человека есть свое призвание. Вот у вас – это работа в хорошем, интересном журнале. В моем осознании своего призвания к священничеству большая заслуга мамы и папы. Они с детства водили меня в костел, все мне рассказывали и объясняли. Я не думал, что сам стану священником, тем более, что молодых ксендзов тогда не было. Да к тому же до недавнего времени в католических храмах священник служил мессу спиной к пастве – и я просто не знал и не понимал, что это за человек. И лишь когда во время армейской службы приехал в отпуск в родные края, познакомился с ксендзом Юзефом Булькой, который служил в костеле в Мосаре, неподалеку от моей деревни. Тем самым Булькой, который впоследствии стал известен во всей Беларуси, превратив Мосар в зону трезвости. Вернувшись из армии, я стал работать в колхозе водителем молоковоза. А потом Булька позвал меня к себе водителем: он ведь служил за одно воскресенье по 8 служб в костелах 3-х соседних районов! Мы выезжали на рассвете, а возвращались затемно. Наверное, наблюдая за ксендзом Булькой, я и ощутил впервые желание самому стать священником. Так, видимо, угодно было Господу.
И я решил пойти в семинарию. В первые годы, бывало, приходилось трудно, терзали сомнения в правильности выбранного пути. Старался не переживать все в себе – помогала исповедь. Но зато теперь, по прошествии лет, я могу сказать, что служить Богу и людям – это прекрасно и очень приятно.
По окончании семинарии в 1995 году я получил декрет – т.е. распределение – в Минск и стал викарием – помощником настоятеля – Архикафедрального костела имени Пресвятой Девы Марии. Через два года стал настоятелем, потом уехал в Бобруйск. А в 2000 году кардинал Свёнтэк позвал меня в Пинск помогать организовывать духовную семинарию. Спустя три года я вернулся в Минск, и уже скоро 10 лет, как являюсь настоятелем.
Службы в костеле проходят трижды в день, а по воскресеньям – 6 раз. Одному ксендзу с такой нагрузкой, конечно же, не справиться, поэтому мы распределяем службы с несколькими викариями.
– А коллеги не разделяют вашего увлечения?
– Нет. Может, оно и к лучшему: иначе как бы я нашел время для выездов на охоту? (смеется).
– Отец Антоний, нас, охотников, иногда пытаются обвинить в нарушении важнейшей христианской заповеди «Не убий!»: мол, мы убиваем бедных животных, таких же Божьих тварей, как и мы сами…
– Но ведь у животного нет души! И то, что на охоте мы его убиваем, никакого отношения к Божьим заповедям не имеет. Есть, конечно, те, кто испытывают наслаждение не от самого процесса охоты, а именно от убийства – не обязательно диких зверей, а и просто дворовых кошек и собак, наблюдая их предсмертные мучения. Это больные люди! Настоящий же охотник стремится исключить страдания зверей и птиц, учится попадать сразу по месту. Первые люди все были не земледельцами, а охотниками, добывавшими себе пищу тем, чем умели: палками, камнями, ямами-ловушками и т.п. Потом научились возделывать землю – и охотиться стали меньше. Но даже теперь, когда от добычи не зависит жизнь охотника и его семьи, мы всегда на охоте стараемся обязательно найти и добрать подранка, чтобы зверь или птица не погибли впустую. Ведь Бог не затем дал нам ту же маленькую утку, чтобы она, раненная неточным выстрелом, спряталась в камышах, погибла там в муках и испортилась, на принеся никому пользы. Мы уважаем нашу добычу и не даем ей пропадать зря.
Дичь дал нам Бог. И охоту дал нам Он же, а значит, это дело, которое Ему угодно.
Сколько раз большинство людей, утверждающих, что они любят природу, но не понимают охоту и охотников, бывая на природе, видели диких животных? А знают ли они, к чему приводит избыточность популяции того или иного вида? К примеру, того же кабана или бобра, как сегодня у нас в Беларуси? Мало того, что эти звери наносят прямой ущерб народному хозяйству – их растущее поголовье становится благодатной почвой для распространения опасных заболеваний, от которых могут пострадать и многие люди. Так что охота помогает проводить селекцию, улучшать породу животных.
– Нас-то с вами, отец Антоний, в этом убеждать не нужно, как и большинство наших читателей. Но, похоже, дело идет к тому, что вскоре наше охотничье сообщество само может попасть под «селекцию»: охота для очень многих из нас становится просто не по карману…
– А вот это плохо! Если человек хочет охотиться, но по экономическим причинам не может себе этого позволить, он идет браконьерить, т.е. нарушать закон. Кого-то добудет – его посадят. Из-за своего увлечения он станет преступником.
Государство не разбогатеет оттого, что будет постоянно взвинчивать цены на охоту. Только лишит многих людей реального права на их любимый вид отдыха…