Первый мишка

   На определенной стадии своей охотничьей карьеры каждый охотник начинает думать о каком-то особенном звере. Когда мы, 16-летние деревенские пацаны, только начинали охотиться, то мечтали подстрелить утку, зайца, белку. С течением времени, приобретая охотничий опыт, хочешь добыть уже кабана, лося, волка или оленя. А когда уже охота на наших «родных» зверей становится делом обыденным, появляется желание попробовать себя на некой экзотической для белоруса охоте. Кто-то, будучи в состоянии это себе позволить, отправляется в африканские саванны или азиатские горные ущелья за своим «трофеем мечты». А вот для меня таким желанным объектом приложения моих охотничьих навыков и умений стал медведь. Я буквально бредил этой охотой!

 

   Но у нас в Беларуси медведь – давно уже табу для охотников, даже для «браконьеров». Пишу это слово в кавычках потому, что в данном контексте я имею в виду скорее тех, кто, подобно мне, хоть и начинал охотиться еще до совершеннолетия и без всяких разрешительных документов, но всегда свято придерживался всех писаных и неписаных норм закона и охотничьей этики. Мы с моими сверстниками-старшеклассниками никогда не отправлялись с отцовским ружьем в лес в межсезонье, не стреляли краснокнижных зверей и птиц, не стремились за один раз набить как можно больше дичи. Мы просто не имели права охотиться в силу своего возраста. Но как тут удержаться, когда ты живешь в деревне рядом с Налибокской пущей, где чуть ли не все твои соседи и родственники – потомственные охотники! Как утерпеть до 18 лет, а потом еще дожидаться сколько-то там лет своей очереди на вступление в охотничье общество, которое тогда было более закрытым для новичков, чем КПСС или какая-нибудь масонская ложа!

   Однажды, где-то под конец «лихих девяностых», когда у меня за плечами было уже много самых разных и удачных охот, я познакомился с одним человеком, который, как он сказал, добыл четырех медведей в Харовском районе Вологодской области России. По нашим меркам – это далекий Север. Он так увлекательно рассказывал о своих впечатлениях, что я, естественно, тут же выразил желание в следующий раз составить ему компанию. Благо, подходящий случай не заставил себя долго ждать.

   Моя первая охотничья вылазка на Вологодчину оказался одновременно удачной и неудачной. Удача была в том, что я познакомился с охотоведом, в угодьях которого охотился мой новый знакомый. Принимал нас Александр Варивоцкий, наш одногодок и земляк: сам родом с Ошмянщины. Уникальный человек! Закончил художественное училище, но делать дальнейшую карьеру на ниве искусства не захотел, а поступил в Кировский сельхозинститут на специальность «охотоведение». Получив диплом, приехал работать на Гомельщину в Октябрьский район. После Чернобыльской катастрофы его должность сократили. Он бросил все и уехал в Россию. В Москве попросился, как сам рассказывал, «в какую-нибудь Тмутаракань охотоведом». Ему предложили на выбор Костромскую или Вологодскую область. Он выбрал второе.

   В то время вологодские колхозы разваливались, деревни вымирали, поля зарастали бурьяном. Александр каждую весну распахивал небольшие участки рядом с лесными массивами, засевал их овсом и в период созревания злаков устраивал охоты на медведя.

   А неудачная сторона того вологодского «сафари» заключалась в том, что добыть медведя лично мне в тот раз так и не довелось. Впрочем, обо всем по порядку.

   Не успел охотовед, посадивший моего товарища на засидку, вернуться к машине, где я его ждал, как прозвучал выстрел: медведь вышел на поле, когда мой друг еще только поудобнее устраивался на вышке. Вот уж повезло, так повезло! 

   Следующие три или четыре дня у нас обоих, что называется, выпадало «пусто-пусто». Да и погода испортилась: задул сильный ветер. В последний день я все же увидел зверя – это был совсем еще медвежонок, и я, естественно, по нему не стрелял. А вот к моему другу опять вышел медведь ростом под два метра!

   Таким образом, обе лицензии были закрыты. То есть, как говорится, «в целом» наша охота оказалась успешной. Два охотника – два медведя. Мне даже шкуру медвежью дали… Но для меня это было где-то даже оскорбительно. Что, впрочем, отнюдь не убавило моего азарта.

На следующий сезон я снова напросился в поездку на Вологодчину с твердым намерением осуществить, наконец, свою мечту. Приехали мы, как сейчас помню, 13 сентября – как потом оказалось, это число стало для нас счастливым.

   Вначале стоит, наверное, немного подробнее рассказать о, так сказать, технологии и тактике медвежьей охоты на овсах. 

   Итак, имеем овсяное поле площадью 1,5-2 га, вспаханное и засеянное самим охотоведом и примыкающее к большой колхозной ниве. Примерно на меже между ними, как правило, вплотную к какому-нибудь дереву, ставится небольшой лабаз высотой около 2 метров. От примитивной вышки он отличается тем, что более удобен для стрелка: на нем можно и сидеть, и лежать. Ведь дожидаться зверя приходится порой достаточно долго. Медведь, особенно в тех местах, где его могут потревожить, скажем, охотники или селяне, часто длительное время выжидает на краю леса, проверяя, все ли для него безопасно.

   Надо, однако, сказать, что в том месте, где охотовед Саша посадил на лабаз меня, охоты проводились не часто, поэтому медведи здесь чувствовали себя полными хозяевами. Где-то в километре от меня остался ждать в своей машине Саша, а я, укрытый для маскировки хвойными ветками, приготовился к встрече с Топтыгиным.

   Солнце клонилось к горизонту. На овсяное поле стали слетаться на ужин стаи птиц. Сперва болтливые сойки, а за ними и тетерева с утками. А вот и стадо кабанов пожаловало, да так удобно расположилось, что хоть сейчас стреляй – не промахнешься. Но моя цель – медведь! 

   При всем осознании романтической стороны созерцания жизни диких животных в их естественной среде и предвкушении появления самого «хозяина тайги» в душу мою стал заползать какой-то холодок. Честно признаюсь – мне было страшно… В сгустившихся сумерках я вздрагивал при каждом шорохе. Хрустнула ветка – и я уже настороже, до боли в глазах вглядываясь в темноту. Поневоле в голову лезли всякие дурные мысли: вот, мол, сижу я здесь один, за 1350 километров от дома да в двух десятках верст от ближайшего жилья. А вдруг выйдет сейчас мишка, я выстрелю – и, не дай Бог, подраню, а он на меня бросится! Это же не кабан или козел – что ему, прирожденному верхолазу, те два метра высоты, что нас разделяют! Он же меня порвет, как кильку в томате!

   Ладно, медведь. Даже если его не добудешь и просто пойдешь ночью к машине, то любой вальдшнеп, вспорхнувший из-под твоих ног – уже стресс для любого человека, хоть со стальными нервами. Что любопытно, прежде на ночных охотах я о таких вещах не задумывался, а тут… Видимо, сказалась специфика напряженного бдения на лабазе.

   В те времена еще не было у наших охотников навороченной ночной оптики, да что там – у меня и нарезного карабина-то не имелось. Саша мне тогда любезно предоставил свой КО-44, по сути – незабвенную мосинскую трехлинейку. Состояние этого исторического артефакта вполне соответствовало его почтенному возрасту, так что на точный выстрел в голову или в шею рассчитывать не приходилось. Целиться охотовед инструктировал строго под лопатку. 

   Начал накрапывать мелкий дождик. Но все-таки северные ночи в сентябре еще достаточно светлые, и я сумел справа от себя заметить на краю поля какое-то движение. Да, это был медведь, причем шел он как раз туда, куда дул ветер от моей засидки. То есть, зверь вот-вот мог меня учуять. Поэтому я решил не терять времени, прицелился – до мишки было метров 80 – и выстрелил. Медведь рявкнул и скрылся в высокой траве, росшей на опушке леса. Я знал, что выстрел мой пришелся в цель. Хотя бил-то я зверя в грудь, а вот куда именно попала пуля – неизвестно.

   Приехал охотовед. Взяли мы с ним гладкоствольные ружья и пошли смотреть, что да как. Нашли место, где пуля настигла мишку, увидели его след – он вел в лес и там пропадал. Крови видно не было. Саша даже засомневался в моей меткости. Опустив голову, как побитая собака, я обиженно побрел к УАЗику…

   И тут я вышел на пробитую в траве тропу, похожую на те «шлеи», как их у нас в Беларуси кое-где называют, что оставляют за собой коровы или дикие свиньи. И на этой шлее – просто поток крови! Зову Сашу, тот, в свою очередь, свистнул дремавшему в машине одноглазому псу Пирату (как истинный флибустьер, он потерял свой глаз в битве с каким-то зверем, но чутья не утратил). И мы втроем ступили на эту тропу.

   Преследовать раненого медведя, да еще ночью в тайге – предприятие крайне опасное, если не сказать безрассудное. Зверь, бывает, делает петлю и залегает неподалеку от свой тропы. И готов убить всякого, кто окажется рядом. Я не хотел показаться трусом, но все же предложил Александру отложить поиски до утра. Но Саша, опасаясь, что усилившийся дождь к утру смоет кровяной след, решил их продолжить, и я положился на его опыт.

   Мы шли от кровинки до кровинки. Собака то убегала вперед, время от времени заливисто лая, то возвращалась к нам. Вдруг голос Пирата раздался сбоку от нас. Мы повернули туда, включили фары, и на небольшой полянке нашим глазам предстала такая картина: медведь, стоящий на четвереньках, вдруг встает на задние лапы, и видимо, приняв за своего обидчика стоявшую перед ним и высвеченную нашими фарами ель, наносит по ее стволу страшные удары своими острыми когтями! От этих ударов – мы потом разглядели – на стволе остались глубокие борозды, словно на сосне после подсочки. Я не стал ждать, когда зверь попытается проделать то же самое с нами, и дважды выстрелил. Саша не стрелял: его задачей было меня страховать.

   Подходим к лежащему зверю – и тут он начинает подниматься! Пришлось еще дважды стрелять. Итого понадобилось пять выстрелов, чтобы добыть, как потом выяснилось, трехлетнюю медведицу весом в 140 кг. Первая пуля, выпущенная мною из карабина, расшила зверю грудину и, не задев жизненно важные органы, поразила ему бедро задней ноги, которая обильно кровоточила. Может, если бы я был более опытным охотником, мне бы не потребовалось тратить еще пули и несколько зарядов картечи…

   Тащить такого зверюгу ночью под дождем сил у нас не было, потому решили свежевать его на месте. Делал это я сам, Саша лишь мной руководил. Я вообще предпочитаю всегда лично заниматься разделкой дичи, не прибегая к услугам егерей. 

В итоге на исходе ночи промокшие, грязные, с печенью и сердцем медведя в пакетах, мы, несмотря на весь опыт Александра, потеряли направление к машине. Он отправился на поиски, наказав мне оставаться на месте и откликаться на его крики. И вот я стою, за шиворот льет холодная вода, темно… И снова вспомнилось все, что читал и слышал о медведях. Например, что на запах крови вполне может пожаловать и другой медведь, может статься, даже больше и сильнее первого. А патроны-то у меня закончились, однако! Даже спичек нет. В кармане только небольшой ножик…

Вдруг за моей спиной раздался оклик Саши: оказалось, он, не найдя дороги, сделал впотьмах круг по лесу и вышел на то же место. Я ему говорю: «Ты – охотовед, а я – лесоинженер. Я лучше знаю, как ориентироваться. Стой здесь, я пойду». Пошел – и результат оказался тем же самым!

   Стоим, не знаем, что делать. Дождь уже смыл все следы, по которым мы могли бы вернуться назад. И тут меня осеняет! Когда я сидел на лабазе, надо мной часто пролетали самолеты – видимо, над этой тайгой проходил какой-то воздушный коридор. Гул реактивных двигателей раздавался где-то слева от меня и уходил направо наискосок. И сейчас он слышен был точно так же. Я и предложил ориентироваться по нему. Саша отправился в путь, а я вновь остался один в мокрой тайге…

На сей раз Саша нашел-таки машину, взял там топор и вернулся ко мне, делая зарубки на деревьях через каждые несколько метров, чтобы больше не блуждать. Так, от метки до метки, мы потихоньку вышли из леса.

   Мобильных телефонов у нас тогда не было, раций тоже, а в 30 километрах от нас сидел на лабазе мой товарищ. Надо было ехать за ним. Как оказалось, он тоже добыл медведя, причем практически в то же время со мной: еще и 23.00 не было. Второго медведя мы загрузили в машину и поехали на Сашину заимку в тайге. Там разделали второго зверя, а после как водится, поджарили печенку и отметили это дело «на кровях».

   На следующий день по телефону из ближайшего магазина вызвали из райцентра двоих егерей и разыскали мою добычу. Привязали мишку к шесту (там никто не говорит «медведь», исключительно «мишка») и впятером выволокли, наконец, к машине.

   Таким вот образом моя удачная медвежья охота закончилась в первый же вечер. А ведь ехали-то мы на Вологодчину дней на десять – и что же нам прикажете делать все оставшееся время, ведь обе лицензии на медведя нами успешно закрыты? Пару дней мы обрабатывали шкуры, решали вопросы с ветеринарной проверкой и сохранением медвежатины (она, к слову, оказалось абсолютно чистой). А потом нас пригласили в гости на огромное таежное озеро Воже, где нам оказали, как говорится, полный почет и уважение – нас принимал охотовед, земляк-белорус с Могилевщины, выпускник Ленинградской лесотехнической академии, организовавший незабываемую рыбалку, хотя сам я по жизни и не рыбак.

   А потом были без малого сутки обратной дороги домой, не обошедшейся без приключений: около Москвы, где незадолго перед тем произошло несколько террористических актов, нас остановила милиция. А в машине нашей – не только мороженая медвежатина, но и карабин с ружьем. Но все документы у нас были в полном порядке, омоновцы не имели ничего против белорусских разрешений на оружие, и нас с миром отпустили. Замечу, что в последующие наши охотничьи выезды в Россию дело не всегда обходилось столь же гладко, пытались даже изымать оружие – правда, и тогда все, в конце концов, обошлось.

Ну, а в Минске ко мне еще долго приходили в гости друзья специально на медвежатину. Правда, друзей-то у меня, слава Богу, много, а вот медвежье мясо довольно скоро закончилось. И тогда, чтобы никого не огорчать, моя жена стала готовить и подавать к столу мясо дикого кабана. И ничего – все ели, да нахваливали!

   И все же мне еще не раз довелось побаловать своих близких медвежьими деликатесами: я принимал участие в нескольких удачных охотах на косолапых в самых разных местах. Но это – тема для отдельного рассказа.